Дед Назар смотрел в рот гостю, по душе ему пришлись его рассказы. «Ай-да, старик!» — восхищались им глаза дедушки. Да и все мы присмирели: уж очень занятно странник вёл свой сказ.
— Нет, мне такого проклятого клада не надо! — сказал казак. — Вот бы мне хороший клад отыскать. Зажил бы я со своей старухой!
— А хороший клад, добрый человек, нечаянно в руки не даётся! — уверенно сказал горщик. — А уж коли кому дастся, так задарма не придёт, не за спасибочко! Нет! Такой по заветному вещему слову выходит из земли и даётся человеку!
Старик помолчал, подумал и, видя, что старый казак не сводит с него пытливых глаз, сказал:
— Я вот горщик и много по горам брожу, и там, казак, есть клады особые, в каменных подвалах они хранятся. До поры, до времени, слышь-ко, никому их не добыть: ни простому, ни терпеливому, ни удалому, ни счастливому.
— Что ж такие за клады? — удивился дедко. — Отчего ж они в руки не даются, по какой причине?
— Отчего? Тут большой разговор, казак. Есть досуг, послушай одну байку, да разумей, что к чему…
Горщик подался к огоньку, где золотые угольки подёрнулись сизым пеплом. Огонёк засыпал, но нежное тепло всё ещё струилось по горнице.
— Слушай! — сказал горщик: — То дело с моим дедом приключилось. И тут, слышь-ко, всё истинная правда, без вранья. Дед мой был из беглых, человек шатучий: на демидовских заводах робил, да к тому-же отменный зверолов был и по лесам по той самой причине хаживал немало. Запало ему в голову своё счастье отыскать, — в лесных пустыньках раскольницкие старцы надоумили его копать клады. Вот он и копал на-тайне. Скажу вам, всякое попадало ему под руку. Однажды попался в яме большущий кирпич, совсем не схожий на наши: плоский и больно широкий. На том кирпиче рука отпечатана, человечья ладонь с пальцами, да такая большущая, ужасть какая! В старину выходит богатырь тот кирпич делал, да на сырце, как охватил его, так и отпечатал свою рученьку. Эх, и людишки были! Ну, так вот дедушка ходил по разным приметам, копал ямы, но ничего путного не находил: то лошадиную голову отроет, то человечьи кости, то горшок с угольем, то ржавые копьянки, то ерунды, ни в грош цена. Вот оно как! И шёл он раз домой под вечерок, устал, да на старой гари на пенёчке присел отдохнуть. Вытащил он из-за пазухи краюху свежего хлеба, закусывает себе, да вокруг поглядывает. Известно зверолов не может, чтобы лес не послушать!
Закусывает старик и видит — из норки, что под ближней корягой, бурундучок вылез, присел и мордочкой повёл. Дед не знамо по какой причине, но только не спугнул его, а сидит, сам не шевелится. Ладно! Бурундучок обнюхал деда, а не убег. Дивно! Поглядит-поглядит на деда, да и в норку, там своё дело сделает, потом выскочит и лапками сор из норки отгребает. Забавно деду на это глядеть, до чего хлопотлив, да хозяйственен зверюшка. Главное, нисколько старика не испугался. Смекай тут, казак! Долго так сидел дед да любовался на зверюшку, да тут в голову запала вдруг мыслишка: — Дай, покормлю его! Тож, поди, тварь толковая!
Отщипнул дед кусочек хлебушка и бросил к норке. Бурундучок зря не кинулся, споначалу обнюхал кусочек, а после того схватил его и в норку. Через минуту, альбо две, глядит дед, зверюшка вместе с землёй тихонько выкатывает серебряную копеечку, за ней другую, третью…
— Батюшки мои! — возрадовался дед. — Тут не спроста это! Сам клад в руки даётся! И то впрямь по честному сказать, шутка ли! В самое короткое время бурундучок натаскал из норки горстку серебряных копеечек. Дед сотворил молитовку, сгрёб денежки и на село, как ни в чем не бывало! А бурундучку в отплату полкаравая оставил. Ешь, на здоровье!
— Дедушко, а ты не врёшь? — не утерпел и перебил я старика.
— Ты что! — нахмурил брови дед. — Кто тебя просит встревать в беседу. Нишкни!
Он сурово посмотрел на меня, но гость нисколько не обиделся моему вмешательству, лукаво улыбнулся и оказал в мою сторону.
— А уж так издавна повелось, молодец: не любо — не слушай, а врать не мешай!
— Ну говори, говори, что дале-то случилось! — торопил дедушка.
— А дале известно, что могло приключиться. На такой радости мой старик припёр в кабак и загулял, ой, и шибко загулял! Известно, возжа под хвост попала. Дружков угостил и всё до копеечки в кабаке спустил. А спустивши всё до копеечки, подумал:
— Эх-ма, промах я сделал! Не всё, поди, с бурундучка получил! Да и бурундучок ли то ещё был, кто ведает? Поди, клад поблазнил!
От таких дум человеком совсем овладела жадность. Под хмельком, как был из кабака, слышь-ко, дед и пошёл прямо на гари отыскивать знакомую местинку. «Вот, думает, коли нагребу богатства!»
Пришёл он сам-друг, местинку-то сразу признал, присел на пенёк и стал выжидать. Как и в тот раз, бурундучок шасть из норки, а дед возьми да и кинь ему кусочек калача. И что ты, казак, думаешь? Бурундучок уволок калач в норку, а из норки вынес ключик. Не простой ключик, из дорогого камушка. — «Ну, думает старик, вот когда счастье привалило. Сумей только сивый не упустить его из рук!» Повертел-повертел он в руках ключик и думает: «Что же с ним робить? Из каких сундуков открывать богатство?».
Тем часом старик, сам не примечая этого, подошёл к бурундуковой норке и стал подкапывать землю. А она, слышь-ко, сама осыпается, вот осыпается. Так и падает вниз, будто в прорву! И ни бурундучка уж, ни пенёчка, а сделалась на том месте глубокая яма. Заглянул дед и видит, что это вовсе и не нора, а погреб и в него дубовая дверь, а на двери замок. У деда, конечно, руки задрожали. И впрямь, счастье привалило: лови, знай, не зевай! Он спустился в яму, стал перед дубовой дверью, осенил себя крестным знамением и драгоценным ключиком отпер замок. Вошёл он в подземелье, по первости, известно, мрак, а потом ровно по бархату, заструился ласковый да тёплый голубоватый свет. Будто светлячки в ивановскую ночь, заискрились во тьме огоньки: голубенькие, зелёные, красненькие, жёлтенькие…
Дед огляделся и видит: в одном углу стоит бочка, в другом — другая, в третьем — третья, в четвёртом — четвёртая. Подошёл дед к первой бочке, а в ней вино и тут ковш плавает. Пей, не хочу! Подошёл старик ко второй бочке, а в ней полным-полно медяков! Бросился дед к третьей, а там серебро. Рублевики и все чисто демидовские, доброй чеканки! Он — к четвёртой бочке. Батюшки-светы! У старика в глазах зарябило. Четвёртая-то бочка полна золота!
Что тут делать? Дед ухарь был, смекалист. Он проворно сапоги долой и давай нагребать золото. Насыпал доверху, связал голенища за ушки опояской, едва-едва взвалил на плечо и, пошатываясь, пошёл к выходу. Вот и порожек, да вестимо тут лукавый попутал, вспомнил старик про вино и потянуло его хлебнуть ковш-другой. Зачем дело стало? Вино-то рядом в бочке! Поставил дед сапоги с золотом на землю, подошёл к бочке с хмельным, зачерпнул ковшик, ну и бывай здоров! Вино баское[16]. По душе старику глянулось. Выпил он ещё ковш, а там третий, а за ним четвёртый. Охмелел старик, повеселел. И отчего не повеселеть: и вино хмельно, и золота бездна! Выпил старик изрядно, забрал золотишко да к выходу подался. Но не тут-то было! Дверь-то ни в какую: ключ не подходит, свет погас и опять тьма кромешная. Хоть глаз выколи, ничего не видать! Обшарил старик всё подземелье, а выбраться никак. Измаялся дед, опустил сапоги с золотом на землю и тут опять всё засияло, дверь готова раскрыться. Старик обрадовался, сгрёб сапоги с золотом, да к выходу. Ан опять всё разом сгасло и дверь ни в какую! Что за оказия? Возьмет золото, сгаснет свет, дверь не открывается, опустит клад на землю, огни засверкают и выходи, куда хошь! Вот так притча! По пьяности старик и не смекнул, что к чему, а когда смекнул, то волосы на голове дыбом, мороз по коже продрал и ноги подкосились. Наконец-то, надоумился старый: заколдован тот клад! И мешает ему нечистик вынести добро. Однако, старик понемногу пришёл в себя, да и по правде сказать хмель-то испарился. Он тут молитовку сотворил, да клятву дал: «Унесу золото, всему обществу будет на пользу!»
Только пообещал это, тут и свет заструился и ключик в самый раз в замочную скважину подошёл, и всё к месту пришлось. Дед свободно перешагнул порог и на свет божий выбрался. И только из подземелья убрался, как вслед кто-то крикнул:
— Ну счастье твоё, молодец, что спогадался дать добрую клятву, а то ни тебе бы не выбраться, ни добра не видать!
Вышел дед на дорогу. Сапоги портянками заткнул, чтобы золото не сверкало. Утро давно занялось, впереди и село замаячило, дымок над трубами вьётся. «Ну, думает дед, всю ночь провозюкался, а всё же добра изрядно нагрёб!»
А тут по дороге едет знакомый мужик.
— Откуда ты, Демьянушка? — спрашивает он и приглашает его сесть на телегу.
Ну, старик, не говоря лишнего, взгромоздился на телегу. Известно, с тяжёлой ношей не под силу тащиться на село.
«Вот, думает он, всё одно к одному хорошо сотворилось. Теперь, брат, шалишь, заживу. Ой, заживу! Другим завидно станет!»